Ах, эти русские ножки! | 18.01.2022, ИноСМИ
https://inosmi.ru/20051025/223293.html
Ах, эти русские ножки!
Ах, эти русские ножки!
Ах, эти русские ножки!
Не хотелось бы заканчивать серию статей о России, не поделившись с читателем чувством собственного изумления от созерцания анатомического феномена, формы… | 25.10.2005, ИноСМИ
2005-10-25T22:02
2005-10-25T22:02
2022-01-18T12:47
/html/head/meta[@name=’og:title’]/@content
/html/head/meta[@name=’og:description’]/@content
https://cdnn1.inosmi.ru/images/sharing/article/223293.jpg?1642499224
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2005
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Новости
ru-RU
https://inosmi.ru/docs/about/copyright.html
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
ИноСМИ
info@inosmi.
ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
ИноСМИ
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
архив 2015
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru вНе хотелось бы заканчивать серию статей о России, не поделившись с читателем чувством собственного изумления от созерцания анатомического феномена, формы которого отличаются особой округлостью, длиной и изяществом. Я имею в виду ноги жительниц Москвы и Санкт-Петербурга. Полагаю, что мое восхищение этими скульптурными формами можно распространить и на остальные города России-матушки, и даже на большинство бывших советских республик, однако это не было бы научным подходом, поскольку мое путешествие ограничилось лишь двумя российскими столицами. . .
Не хотелось бы заканчивать эту серию статей о России, не поделившись с читателем чувством собственного изумления от созерцания анатомического феномена, формы которого отличаются особой округлостью, длиной и изяществом.
Я имею в виду ноги жительниц Москвы и Санкт-Петербурга. Полагаю, что мое восхищение этими скульптурными формами можно распространить и на остальные города России-матушки, и даже на большинство бывших советских республик, однако это не было бы научным подходом, поскольку мое путешествие ограничилось лишь двумя российскими столицами. Посему скажу лишь о том, что видел собственными глазами.
На самом деле, Россия околдовала меня настолько, — и, по моему убеждению, может околдовать любого путешественника с открытой душой и чистым сердцем, — что впечатлений хватило бы на целую книгу. Возможно, когда-нибудь я и напишу эту книгу воспоминаний, которая должна быть чем-то средним между дневником, хроникой, мемуарными заметками и поэмой. Разумеется, в ней будет отдельная хвала шпилю Адмиралтейства, молчаливо и неуклонно устремленному ввысь образцу равновесия, основательности и чистоты, который посреди туч или в лучах солнца озаряет золотом петербургское небо. Надо будет отдать должное борщу, этому сочному куску мяса, плавающему в бульоне посреди красной квашеной капусты, хоть русские и пытаются уверить нас в том, что это просто суп.
В этой воображаемой книге я опишу купола Храма Василия Блаженного на Красной Площади, чьи разноцветные маковки выглядят совершенно естественно в своей эксцентричной, кичевой красоте. Я поделюсь своим смущением от того, насколько сильным колебаниям может быть подвержена архитектура из-за бредовых диктаторских идей. Именно это произошло с Храмом Христа Спасителя, который был разрушен по приказу Сталина, чтобы соорудить на его месте Дворец Советов, — гигантское здание в виде постамента для четырехсотметровой статуи Ленина, в голове которой располагался бы кабинет Страшного Кобы. В итоге же был построен огромный общественный бассейн, снесенный впоследствии ради восстановления первоначального храма по многочисленным чертежам, сделанным в ожидании лучших времен.
Однако не будем сворачивать более с верной дороги. До того как моя нога ступила на святую русскую землю, я думал, что спортивные достижения советской школы фигурного катания и художественной гимнастики вполне заслуженны и объясняются, прежде всего, сохранением традиции.
Теперь я вижу, что этот успех весьма условен, так как любая девушка в этих краях может похвастаться точеными ножками фигуристки или гимнастки. Им достаточно просто натянуть на себя трико, чтобы разом собрать все олимпийские медали.
И когда я говорю ‘похвастаться’, то в точности описываю суть происходящего, а не пускаюсь в бредовые лирические сравнения. Миром правит сокрушительная логика противоречий, и, следуя ей, Россия — это место, где самая высокая на планете концентрация мини-юбок на квадратный метр, хотя по своему климату она должна была бы укутывать женские ножки больше, чем любая другая страна.
Женские ножки в России, по всей видимости, вылеплены в традициях школы, основанной Карлом Фаберже еще при царе, а, благодаря дующим из Сибири холодным ветрам, приобретают совершенство мрамора.
Восхищенный этим зрелищем, я решил обогатить родной язык двумя новыми каламбурами: ‘Седина в голову, ножки русской в качестве утешения’ и, пусть не совсем к месту, ‘Да будут у нас ножки русской’ — при пожеланиях длинной, красивой и счастливой жизни.
Архив 2015
Читать онлайн «Держите ножки крестиком, или Русские байки английского акушера», Денис Цепов – Литрес
Все доктора и пациенты, описанные в книге, являются вымышленными персонажами, и любое сходство с реальными людьми – чистая случайность
Посвящается моему лучшему другу и, по совместительству, любимой жене Виктории Романовой по прозвищу «Конкурс»
Обнаженные махом
Случилась эта удивительная история в Королевском Девонширском госпитале, где я работал ответственным дежурным по родильному отделению, на местном наречии – реджистраром. Королевский Девонширский, хотя и находился, по лондонским меркам, во тьме таракани, обслуживал, тем не менее, примерно два миллиона человек разного сельского английского населения. Работы в родилке хватало, и скучно не было совсем… Тут тебе и санавиация, тут тебе и охотно беременеющие жены королевских морских пехотинцев, чья база находилась неподалеку в городке Таунтон, и фермерши с мозолями на причинном месте от чрезмерного катания на лошадях, и даже представительницы сельской аристократии, так называемые помещицы.
Родильное отделение на десять коек, а в конце длинного коридора – палаты интенсивной терапии и операционный блок, перед входом в который располагались разные служебные помещения – душевые для акушерок, комната отдыха анестезиолога, раздевалки и прочая, прочая… Комната отдыха врача-акушера, с кожаным диваном, большим телевизором и Интернетом, была на некотором отдалении, в восточном крыле акушерского блока.
Так вот, заступаю в субботу в восемь вечера на дежурство: в новом хирургическом костюме, в любимой свежевыглаженной операционной шапочке с нарисованными на ней маленькими эскимосами и оленями, обвешанный пейджерами, – и сразу же зовут меня в третью родильную комнату, посмотреть тетеньку с многоводием, зарожавшую на тридцать седьмой неделе.[1] Произвожу внутренний осмотр, чтобы уяснить положение головы плода, и вдруг – цунами! Все три с половиной литра околоплодных вод под давлением схватки выливаются на меня одним стремительным потоком, как из ведра. Следом появляется голова младенца, а потом, незамедлительно, и он сам.
Кладу новорожденного маме на живот, под его вопли перерезаю пуповину, кладу послед в специальный тазик и понимаю, что мне нужно в душ, причем как можно быстрее: я с головы до ног покрыт склизкими, пахучими околоплодными водами с примесью детских какашек, крови и еще черт знает чего.
Новый операционный костюм – мокрый насквозь, и с любимой хирургической шапочки тоже капают околоплодные воды. Высоко нести знамя английского акушерства в таком состоянии было невозможно, и я пулей побежал в душ, хлюпая и оставляя на полу мокрые следы. Так как до комнаты врачей надо было идти минуты две, я без промедления решил воспользоваться ближайшим душем – для акушерок в родильном отделении.
Сорвав с себя всю мокрую одежду, я бросил в раковину часы, бедж и протер спиртовыми салфетками мокрые пейджеры. Пейджеров, или, как их называют на медицинском сленге, «блипов», у дежурного акушера обычно два: красный, издающий тревожные вопли в критических ситуациях: в случаях внезапно возникшего риска для жизни пациента, он называется «краш блип», и черный, «персональный блип», который пищит по всем остальным вопросам.
Включаю горячий душ и интенсивно смываю с себя кровь, меконий и амниотическую жидкость,[2] ожесточенно намыливаясь жидким мылом с антисептиком. Полностью отмывшись, я удовлетворенно выключил воду и вдруг понял, что у меня нет ни запасной одежды, ни полотенца. Все эти полезные штуки я забыл, поспешая в душ, ибо ощущение слизи и какашек на физиономии было не из приятных.
И вот я стою: ответственный дежурный доктор отделения беременности и родов высокого риска Королевского Девонширского госпиталя, в женском душе, без трусов, мокрый, с двумя пейджерами в руках, с беджем, в красных операционных резиновых тапочках и в часах. «Надо что-то делать», – мелькнула мысль… Попытался высунуться из двери душа и позвать кого-нибудь из акушерок. В поле зрения никого не оказалось: все сидят с роженицами по комнатам. Звал, звал – безрезультатно. Оставалось одно – улучить момент и пулей метнуться в раздевалку оперблока, где лежат желанные новые комплекты хирургического белья.
Бежать метров пятнадцать.
В принципе, за пять-шесть скачков можно допрыгнуть. Как назло, в этот же момент начал звонить черный пейджер, наверняка дежурный консультант, мистер Редклифф звонит узнать, все ли в порядке на отделении, прежде чем отправиться спать в своем особняке в Тивертоне.
Решение принято! Выскакиваю из душа в темный коридор, тускло освещенный подмигивающей лампой дневного света. Поскальзываюсь. С криком «Бляяадь!» падаю на пол.
В этот самый момент включается яркий свет, и в начале коридора появляется акушерка Маргарет с ознакомительным туром по родильному отделению для беременных и их мужей – человек пятнадцать, не меньше.
Понимая, что мужик, лежащий в одних часах и с беджем в родильном отделении на полу, престижа госпиталю не прибавит, волоча ногу, отползаю в сторону раздевалки оперблока. Застывшая группа беременных во главе с акушеркой Маргарет офонаревшим взглядом наблюдает мою голую жопу, исчезающую в дверях раздевалки.
Через пять минут выхожу как ни в чем не бывало на отделение, весь в чистом, но без шапочки.
– Ну что ж, продолжим обход? – вопрошаю без тени смущения…
Среди акушерок тотальный шок – все рыдают. Маргарет, утирая слезы, говорит, что хотела сказать группе посетителей: «А это наш оперблок», – но сказала: «А это Дэннис, наш ответственный дежурный доктор, он… из России».
К читателю
Дорогой читатель!
Вас жестоко обманули. В этой книжке нет абсолютно никакого сюжета.
Здесь нет ни завязки, ни кульминации, ни развязки.
В этой книжке вообще нет литературы как таковой.
Потому что эта книжка – своего рода бортовой журнал, в который беспристрастно и дословно записаны мысли, события и диалоги, случившиеся за двадцать лет моего путешествия по жизни.
Путешествия, которое привело меня из маленького грузинского провинциального городка Поти в самое сердце лондонского мегаполиса.
Путешествия, которое превратило меня из блюющего за борт от малейшей качки младшего матроса Потийского морского пароходства в помощника грузчика на алюминиевом заводе в Оксфордшире, а затем, моментально, во врача акушерской клиники Лондонского университета и члена Британской Королевской коллегии акушеров и гинекологов.
Путешествия, которое научило меня любить жизнь и ненавидеть смерть во всех ее проявлениях.
Путешествия, которое научило меня смеяться, даже когда всем не до смеха, и плакать, когда никто не видит.
Путешествия, которое научило мои глаза бояться, а руки – делать.
Так уж получилось, что главным героем собственного путешествия по жизни стал я сам. Поэтому в этой книжке вы найдете много упоминаний про «мистера Цепова». Это не от нарциссизма и самовлюбленности, а исключительно с целью передать ощущения «от первого лица».
Книжка эта – собранные мною байки, которые уместно травить как молодым матросам в кают-компании, так и симпатичным девушкам-интернам в ординаторской во время ночного дежурства за чашкой кофе с замшелым, но ужасно вкусным дежурным бутербродом с сыром, который вы, придя утром на дежурство, забыли положить в холодильник.
Ну а в байках, конечно, по закону жанра, и приврать не грех, таков уж морской закон!
Каким получилось это повествование – грустным или веселым, – решать вам, дорогой читатель, но что интересно, так это то, что мое захватывающее путешествие по жизни еще не закончено.
Эта книженция – только начало!
Итак, располагайтесь поудобнее на моем ординаторском диване, подлейте себе еще кофейку, закурите сигаретку и читайте на здоровье мои байки, смешные и не очень…
Искренне ваш, Денис Цепов, легендарный Матрос Кошка Лондон, июнь 2010 года
Как я стал гинекологом, или Говно-вопрос
Моя карьера в гинекологии началась с одного примечательного случая, о котором я и хочу вам поведать.
Был я тогда, в тысяча девятьсот девяносто пятом году, студентом четвертого курса в Первом питерском ЛМИ.[3] Моя мечта стать гинекологом рассыпалась на глазах. Чтобы попасть на акушерско-гинекологический поток, так называемую субординатуру, надо было либо платить денежку «кому надо», либо иметь такие знакомства с «кем надо», чтобы одного телефонного звонка было достаточно для зачисления. Был и третий путь: нужно было так понравиться профессору Новикову или доценту Яковлеву, чтобы они пропиарили тебя заведующему кафедрой, убедив его в том, что такое юное дарование, как ты, просто необходимо кафедре, гинекологии и медицинской науке в целом.
Задача была практически невыполнимая. Денег и знакомств не было. Понравиться доценту Славе Яковлеву было еще труднее. Это был бог оперативной гинекологии. Демон операционной. И последняя инстанция в случаях, когда профессора и академики, внезапно покрывшись мелкими капельками пота, орали: «Слава! Мойся! У нас кровотечение!» Слава мылся, неторопливо, вразвалочку подходил к столу и решал проблему. Худощавый, невысокий, с пронзительным взглядом и бородкой клинышком, он напоминал мне Джонни Деппа, если тому накинуть лет пятнадцать. В операционной он не делал ни одного лишнего движения и не произносил ни одного лишнего слова. Его неторопливая манера оперировать вызывала у меня щенячий восторг. Это было состояние, близкое к тому, когда я, будучи шестилетним мальчиком, утром первого января нашел под елкой настоящую игрушечную железную дорогу. Каждое слово, тихо произнесенное Славой Яковлевым, весило примерно двести килограммов. Медсестры боготворили и боялись его, все пациентки, от шестнадцатилетних школьниц до тридцатипятилетних бизнес-леди и шестидесятилетних заведующих овощебазами, были тайно влюблены в Славу Яковлева.
При словах «обход доцента Яковлева», каждый вторник в десять ноль-ноль, все без исключения пациентки отделения лежали в кроватях, без трусов, в полном макияже и источали сильнейшие парфюмерные ароматы, варьировавшиеся от «Диора» и «Живанши» до «Красной Москвы», от смеси которых у заведующей анестезиологией, Елены Иванны Сысоевой, начиналась мигрень. Интересно заметить, что в другие дни, когда обход делали другие доктора, включая профессора Новикова, ничего подобного не происходило. Жополизов Слава не выносил, «блатных» ужасно гнобил, любимчиков не заводил, и подкатить к нему на хромой козе не представлялось возможным. Но ходили легенды, что, если понравиться Славе Яковлеву, он не только научит божественно оперировать, но и возьмет на субспециализацию, что и было, собственно, пределом мечтаний.
И вот, следуя своему «плану завоевания сердца доцента Яковлева», я устроился работать санитаром оперблока на отделение оперативной гинекологии. Специально. Чтобы быть ближе к мечте. Мой оперблок блестел, как флагманский фрегат накануне императорского смотра.
Я драил его с остервенением, и надежда, что Божественный Слава Яковлев обратит на меня внимание, не давала мне покоя. Однажды Слава Яковлев, проходя по оперблоку, похвалил старшую операционную сестру, Диану Васильевну, за идеальную чистоту. «Оперблок – гордость отделения!» – сказал он ей своими двухсоткилограммовыми словами. Та тут же состроила глазки и, зардевшись, промурлыкала: «Стараемся, Владислав Геннадьевич!» Обидно было до слез. Но ничего не поделаешь.
И вот в одно из ночных дежурств произошло нечто, что сблизило нас навсегда.
К нам поступила женщина с острым животом[4] и тридцатинедельной беременностью. Ужасная боль в животе, рвота, электролитные нарушения, сдвиг лейкоцитов влево, ничего не понятно… Позвали хирургов… Хирурги, как водится, спокойно сказали: так как тетенька беременная, приняли решение оперировать в гинекологической операционной.
Тут я сделаю небольшое отступление. Есть «чистые» операционные, а есть «грязные». В «чистых», как правило, не выполняются гнойные операции и операции, связанные с разрезами кишки.
Наша гинекологическая операционная была как раз «чистая», но, так как случай был экстраординарный, решили использовать именно ее.
Так вот, час ночи. Два хирурга оперируют женщину, Слава Яковлев в ослепительно-белом операционном халате стоит, наблюдает, готовый прийти на помощь хирургам. Я, в не менее ослепительно-белом халате, гордым санитаром стою на подхвате, на случай «дай-подай-принеси». Вскрывают брюшную полость. Аппендикс в норме. Желчный пузырь не воспален. Огромная раздутая кишка, заполненная каловыми массами. Феноменальным количеством каловых масс. Кишечная непроходимость. Ни перекрута, ни перегиба, ни ущемления кишки так и не нашли. Хирурги переглядываются. Стало быть – функциональная непроходимость. Значит, оперировать кишку не надо. Хирурги принимают решение эвакуировать каловые массы через прямую кишку. Живот зашивают. Хирурги просят шланг и вакуумный отсос. Слава Яковлев обращается ко мне: «Молодой человек, принесите шланг и отсос». Я срываюсь выполнять приказ, но выясняется, что в гинекологической операционной есть только шланги узкого диаметра.
Я приношу шланг диаметром в один сантиметр. Шланг вставляют в попу пациентке, включают вакуум. Первые два килограмма каловых масс поступают в контейнер. Слава Яковлев явно раздражен – такого количества говна в этой «чистой» операционной еще не было! Тем временем с хирургического отделения подогнали шланг большего калибра, и эпопея с эвакуацией каловых масс продолжилась.
Внезапно процесс остановился. Произошла закупорка шланга. Доцент Яковлев, вращая глазами, поручает мне прочистить шланг. Я иду к крану, где моют инструменты, начинаю мыть шланг, пытаясь вытряхнуть из него говно. Вдруг чую, за спиной – САМ.
– Твою мать, что ты его трясешь?! Это же чистая операционная!
– Так больше негде, Владислав Геннадьевич!
– Знаю, что негде! Дай я сам!
Яковлев берет шланг, ловким движением вставляет его в патрубок крана и нервно открывает воду. Происходит взрыв. Все вокруг в говне. Я, в ослепительно коричнево-белом халате, белые стены предоперационной в коричневую крапинку, доцент Яковлев – вообще весь в говне, включая бородку клинышком.
То есть абсолютно все.
Доцент Яковлев смотрит на меня. На себя в зеркало. Зачем-то спрашивает, как меня зовут, и командует: «В душ, блядь!»
После душа я и доцент Яковлев, вновь в ослепительно-белом, занимаем исходные позиции. После эвакуации еще пяти килограммов каловых масс возникает дефицит тары. Все пять литровых контейнеров вакуумного отсоса заполнены говном. Тары не хватает. Было принято решение использовать вакуум по открытому контуру с привлечением подручной посуды. Каловые массы складировались в тазики, кастрюльки и прочую посуду, найденную в оперблоке. Вонь стояла невыносимая. Создавалось впечатление говенного апокалипсиса. Когда процесс эвакуации каловых масс закончился, в операционной осталось совсем мало людей, да и те время от времени выходили «подышать». Говно было везде. Чистая операционная, гордость отделения, превратилась в пещеру из говна. А я был ее почетным Али-Бабой.
Пациентку увезли выздоравливать, хирурги, привычные к дерьму, с флегматичным видом удалились восвояси.
Остались двое: я и Слава Яковлев. Он – потому что заведующий отделением, а я – потому что кто-то должен был убирать все это.
– Денис, посыпь все хлоркой и иди спать, – сказал Слава Яковлев. Голос его дрожал. – Пиздец операционной! Все плановые операции на завтра отменить! Завтра вызовем дезинфекцию.
Наутро, зайдя в операционную, я обнаружил, что кучки говна, засыпанные хлоркой, превратились в сталактиты. То есть окаменели. Но это была уже не моя проблема. Дежурство закончилось.
С тех пор Слава Яковлев стал меня замечать. Он первым здоровался в коридоре на зависть интернам! Мы вместе ходили курить к нему в кабинет, где он рассказывал байки, и однажды даже научил меня вязать хирургические узлы. Позже, через год, на экзамене по акушерству и гинекологии, который я сдал на «отлично», он подмигнул мне и спросил, не хочу ли я продолжить обучение по специальности на кафедре.
Так я стал хирургом-гинекологом. И учеником Славы Яковлева.
Особенности родов у английских дам высшего света
Еще не перевелись в Южном Девоншире носители знатных фамилий, отпрыски пэров и, возможно, даже прямые потомки сэра Чарльза Баскервиля, сохранившие благороднейшие манеры и говорящие на таком изысканном английском, что хочется взять блокнот и записывать за ними каждое слово, чтобы потом при случае щегольнуть на одном из госпитальных балов.
Однако неумолимый ход времени все же накладывает отпечаток и на незыблемые английские традиции. И вот яркое тому подтверждение.
Джессика и Джонатан, утонченная молодая пара с ярко выраженными врожденными аристократическими замашками, говорящие по-английски словно персонажи сериала «Дживс и Вустер», пришли к нам рожать своего первенца, тоже потенциального отпрыска знатной фамилии, между прочим. Было все, что по всем аристократическим канонам должно сопровождать рождение первенца, а именно: толщиной с «Войну и мир» план родов, расписанный поминутно, распечатанный на бумаге «Конкера» (двадцать фунтов стерлингов за пачку, с водяными знаками) и подшитый в шикарную кожаную папку с серебряными уголками. Записи в том фолианте были примерно такие: «Когда начнутся первые схватки, я бы хотела, чтобы сестры милосердия принесли мне чашку свежезаваренного чая „Эрл Грей“, чтобы набраться сил перед родами». Или, к примеру: «Я бы хотела, чтобы роды проходили как можно более естественно, и ни при каких обстоятельствах не даю своего согласия на использование эпидуральной анестезии,[5] так как это противоречит моим представлениям о нормальных родах…»
Была там и стереосистема «Боуз» с расслабляющей музыкой, и голубой свет, создающий атмосферу благолепия в затемненной родильной комнате, напрочь вырубающий и без того сонную акушерку Дженни, которая вернулась вчера в два часа ночи с дружеской попойки и пыхала все утро таким факелом, что увяли к черту все хризантемы на отделении; и заготовленные две бутылки «Боллинджера» в позолоченном ведерке, и лепестки роз для бассейна…
Ну, в общем, подготовились на славу… Остались сущие мелочи – родить малыша.
Первые неприятности начались с первыми серьезными схватками… Вместо того чтобы отведать бодрящего чаю с лепестками роз, Джессика спокойным ровным голосом сообщила всем о своем твердом решении выброситься из окна, если ей сию минуту не сделают эпидуральную анестезию. Для этого был вызван анестезиолог, который согласился организовать «эпидуралку» при условии, что дама вылезет из бассейна. В ходе оживленных переговоров все пришли к решению, что анестезиолог в бассейн не поместится, и лучше всего проводить анестезию на кровати. После эпидуральной анестезии вновь заструился голубой свет и замяукала в магнитофоне приятная расслабляющая музыка.
Но большего внимания заслуживает второй период родов… Несмотря на эпидуральную анестезию, потужной период может быть достаточно болезненным, и разные женщины ведут себя в нем по-разному. Кто-то кричит благим матом, так что пролетающие за окном птицы падают замертво, кто-то, сжав зубы, тужится сквозь боль, кто-то требует немедленного кесарева сечения, кто-то просто сдается и впадает в тихое запредельное отчаяние… Но у аристократов, как выяснилось, все иначе…
Вот такой примерно диалог, который я не побоюсь назвать классическим, произошел между мной и Джессикой непосредственно перед рождением ее ребенка.
– Джессика, я должен заметить, что шейка вашей матки полностью раскрылась и голова ребеночка вот-вот покажется на свет.
– Очень мило с ее стороны, надеюсь, вы останетесь с нами до конца и проинформируете меня о том, что пора тужиться.
– Несомненно. Тем более что тужиться необходимо, как только вы почувствуете, что начинается схватка.
– ААААА!!!! (Схватка!) ААААА!!!!! Извините.
– Вам совершенно не стоит извиняться, это вполне нормально – так себя вести в родах.
– Извините, что информирую вас об этом, но боюсь, что я обкакалась.
– Очень хорошо. Мы позаботимся об этом, вам не о чем волноваться.
– Благодарю вас. Вы очень добры. Я не волнуюсь, просто обычно я делаю это без свидетелей.
– Не сомневаюсь.
– АААА!!!! (Схватка!) ААААА!!!! Извините.
– Наберите полную грудь воздуха и потужьтесь!
– !!!!!!!!!!!!!
– Отлично, голова уже родилась. Теперь нам надо родить плечики и туловище!
– Доктор, будьте откровенны со мной.
Надеюсь, что волосы у малыша не рыжего цвета?
– Нет, мадам. Могу вас заверить.
– Очень хорошо. Не будете ли вы так добры усадить Джонатана на стул. Это не его обычный цвет лица…
Джонатан тем временем, с лицом белого цвета, неуклонно сползает по стенке на пол, его подхватывает акушерка.
– !!!!!!!!!! (Схватка!)
Родившегося мальчика подносят к Джессике. Ни тени эмоций на лице, кроме одной-единственной мелькнувшей слезы, пробежавшей по щеке так быстро, как будто бы ее и не было…
– Good afternoon, baby boy!
– Уааа-уаааааа!!!!!!
Самым интересным неожиданно оказался последний диалог, когда родили плаценту, зашили небольшой разрез на промежности, привели в чувство счастливого отца семейства и разлили шампанское по бокалам. Джессика все еще находится в родильном кресле с ногами на подставках и десятком подушек под головой.
– Посмотрите, Джес, вашего огромного живота больше нет!
– Blimey! I can see my cunt now, can I not?[6]
– You can indeed![7]
– Thanks for your help.
Да… Леди во всем, ну что тут скажешь…
российских мужчин ломают руки и ноги, чтобы их не отправили на фронт в Украине
Молодые российские мужчины ломают себе конечности и размещают в Интернете кадры сокрушительных ударов, пытаясь избежать войны в Украине.
В то время как некоторые потенциальные уклонисты бежали из страны после «частичной мобилизации» Владимира Путина, другие начали калечить себя, чтобы избежать принуждения вступить в российские вооруженные силы.
На кадрах, опубликованных в социальных сетях, видно, как один друг пытается сломать кувалдой руку российскому резервисту.
На видео, снятом в тускло освещенной комнате, призывник топлесс протягивает левую руку над скамьей.
Друг вытаскивает кувалду через голову, бьет ею по руке мужчины, затем закрывает глаза и убегает.
Жертва встает с безвольно свисающей рукой.
Неясно, было ли достаточно удара, чтобы сломать резервисту руку и, возможно, помешать его отправке в Украину.
Когда две женщины осматривают руку раненого мужчины, друг с кувалдой спрашивает: «Что вы имеете в виду… я не делал?»
На другом шокирующем видео очевидного уклонения от призыва видно, как мужчина ломает ногу своему другу.
Невольный солдат лежит у подножия лестничной клетки, его нога опирается на нижнюю ступеньку.
Друг поднимается вверх по лестнице, затем спрыгивает вниз, приземляясь на кость ноги и топая ею о землю.
В коротком ролике видно, как раненый корчит гримасу в агонии, а друг в явном шоке стягивает через голову свитер.
Кремлевские чиновники предостерегают россиян от преднамеренного нанесения себе увечий, чтобы уклониться от путинской мобилизации.
Но новая тенденция подчеркивает отчаяние россиян, стремящихся избежать отправки в составе плохо оснащенных и обученных подразделений для присоединения к силам вторжения президента России.
Призывая россиян к демонстрации против мобилизации, глава Офиса президента Украины Андрей Ермак написал в мессенджере Telegram: «Они калечат себя, чтобы не быть мобилизованными.
«Протест эффективнее. Но этот вариант не для рабов».
С тех пор, как на прошлой неделе Путин объявил о призыве 300 000 российских резервистов, по сообщениям, страну покинуло не менее четверти миллиона мужчин призывного возраста.
Поскольку многие из них уезжают через границу с Грузией, пограничники ввели ограничения на въезд автомобилей из других регионов России, чтобы остановить массовый исход.
Среди других актов отчаяния, направленных на то, чтобы избежать призыва, один русский мужчина поджег себя, а другой выстрелил в упор в военного командира на сборном пункте.
Британские военные чиновники в четверг заявили, что исход тех, кто пытается избежать призыва, угрожает России «утечкой мозгов».
В своем ежедневном информационном бюллетене Министерство обороны заявило: «В сочетании с теми резервистами, которые мобилизуются, внутреннее экономическое влияние сокращения доступности рабочей силы и ускорения «утечки мозгов», вероятно, станет все более значительным».
Из России бежало больше мужчин, чем часть армии, первоначально вторгшейся в Украину.
Он потерял ноги на войне в Украине, но не хотел бежать
Реклама
Продолжить чтение основного сюжетаАртем Мороз пережил нападение на свою часть, но не был уверен, что выстоит снова. Затем фильм о взрыве на Бостонском марафоне 2013 года вдохновил меня на новую цель.
Артем Мороз пытается танцевать со своим физиотерапевтом Викторией Кравченко во время реабилитационного сеанса в Киеве, Украина, март. Фото… Паула Бронштейн для The New York Times
Четырехмильный забег Артема Мороза в Центральном парке на Манхэттене в этом месяце прошел не по плану.
Бывший украинский солдат надеялся пробежать на новых протезах, изготовленных для него в США, но они не были готовы к гонке. Поэтому он прошел через старт, используя протезы, которые он принес из дома, а остаток пути проехал в инвалидной коляске.
Когда проводник Мороза толкнул его в гору, он широко раскинул руки, как ребенок, имитирующий полет самолета. На ветру колыхались уголки украинского флага, привязанного к спинке стула.
Он еще не бежал, но знал, что скоро будет.
44-летний Мороз занимается бегом с детства. Он и его семья живут в Ирпене, к западу от Киева, и «не бежать было невозможно», сказал он.
До того, как Россия вторглась в Украину в прошлом году, Мороз начинал свой день с пробежки: на рассвете через близлежащий лес, прежде чем идти на работу на крупных стройках, где он был руководителем проекта.
Затем пришла война.
Мороз пошел в армию в конце марта 2022 года после того, как увидел, как российские солдаты атакуют Ирпень, и стал командиром взвода. 14 сентября он и его подразделение были сбиты ракетой в Херсонской области. По его словам, если бы не польские врачи и парамедики, он бы умер, но ему ампутировали обе ноги ниже колена. По его словам, сначала он не мог представить, что сможет снова стоять.
Находясь в больнице в Николаеве, он посмотрел на YouTube документальный фильм о взрывах на Бостонском марафоне в 2013 году и о том, как город и беговое сообщество стали сильнее в 2014 году.
Фильм поставил перед ним цель: пробежать Бостонский марафон, до которого тогда оставалось шесть месяцев.
Кровообращение в культях Мороза было стимулировано во время сеанса реабилитации. Кредит… Паула Бронштейн для The New York TimesСоциальные сети способствовали ключевой связи, когда он начал преследование. Надя Османкина, украинка, которая год назад приехала в Соединенные Штаты на Бостонский марафон и осталась там из-за войны, увидела его историю и связалась с ним. По ее словам, бег в Бостоне изменил ее жизнь, и она хотела, чтобы у Мороза была такая же возможность.
У нее были связи как с Украинским беговым клубом в Нью-Йорке, так и с президентом фонда Revived Soldiers Ukraine, который помогает раненым украинским военнослужащим. Президент фонда Ирина Ващук была профессиональной бегуньей и родилась в Ирпени.
У фонда есть центр в Орландо, штат Флорида, где солдатам делают протезы. Они смогли предоставить Морозу как обычные протезы для ходьбы, для повседневной жизни, так и специализированные протезы, используемые для бега, которые представляют собой изгибы из углеродного волокна с резиновыми протекторами по краям «ступней».
Мороз балансирует на своем протезе дома в Киеве. Фото… Паула Бронштейн для The New York Times Со своим 6-летним сыном Матвеем. Фото… Паула Бронштейн для The New York Times Мороз прибыл в конце прошлого месяца и полагал, что, пока он будет в Соединенных Штатах, он сможет пробежать несколько гонок. Украинский беговой клуб активно участвует во многих забегах, организованных New York Road Runners, организатором Нью-Йоркского марафона, и они связали Road Runners и Мороза, чтобы он мог выбрать гонку.Но привыкнуть к новым протезам, особенно беговым лезвиям, не то же самое, что надеть новую пару кроссовок.
«Это совершенно другая мышечная память, особенно для людей с ампутацией выше колена», — сказала Мэри Джонсон, которой ампутировали одну ногу выше колена после травматического повреждения.
Вы должны верить, что ваша нога коснется земли под вами там, где вы ожидаете, или вы приземлитесь на землю, сказала она.
Гонка в Центральном парке в начале апреля состоялась всего через неделю после приезда Мороза в США. К тому времени реальность воцарилась: он не будет соревноваться на своих новых беговых лезвиях. Тем не менее, он вернулся на ипподром.
Организаторы разрешили Морозу и Османкиной стартовать на 10 минут раньше, чтобы его не толкали в переполненных загонах. За исключением ходьбы по стартовой линии, эта первая гонка будет в инвалидной коляске. Некоторые бегуны из украинского клуба болели за место на трассе.
Сразу после финиша Мороз уже предвкушал свою следующую гонку: Бостон, через две недели. Не марафон, а пятикилометровый забег, который Бостонская спортивная ассоциация устраивает двумя днями ранее. В этом году он пришелся на 10-ю годовщину взрывов 2013 года. Даже с его медленным ранним прогрессом Мороз думал, что сможет бегать на своих новых лезвиях в Бостоне.
За два дня до гонки Мороз практиковался на своем новом протезе для ходьбы в Орландо на парковке. Он сказал, что посадка все еще не совсем правильная. Небольшие изменения, даже выпитый стакан воды, изменили то, как они будут сидеть. Это не редкость для ампутантов. Врачи подправляли что-то одно, и он пробовал, а потом снова подстраивали.
Шон Карпф, получивший ранение во время службы в армии США и потерявший часть одной ноги ниже колена, рассказал, что в течение первых двух-трех лет после ранения ему требовалась коррекция каждые четыре-шесть месяцев из-за изменений в культе — обычное дело для ампутантов.
В Соединенных Штатах медицинская страховка не покрывает адаптивное спортивное оборудование, которое не считается необходимым с медицинской точки зрения и может быть дорогим. Беговое лезвие может стоить от 12 000 до 15 000 долларов. Людям с ампутацией выше колена также нужен коленный сустав, который стоит дороже.
В то время как Департамент по делам ветеранов обычно покрывает стоимость этого типа снаряжения для американских военнослужащих, получивших ранения во время службы, ожидание может длиться до 18 месяцев.
Мороз наконец-то получил беговые лезвия за несколько дней до своего забега в Бостоне, но он не был готов бегать на них, поэтому вместо этого он использовал свои ходячие протезы для забега на 5 км. После гонки он надел беговые лыжи для фото на финише с Османкиной. Он не мог стоять, а тем более ходить, не опираясь на кого-то для равновесия. Когда Османкина отошла, Мороз чуть не упал.
Мороз со своей помощницей в инвалидной коляске Надей Османкиной на финише забега на 5 км в Бостоне, 15 апреля. Кредит… Паула Бронштейн для The New York Times Тем не менее, спустя семь месяцев и день после того, как польские медики унесли Мороза с поля боя, его жизнь была в опасности, он впервые бежал в Бостоне.
Это был не марафон, как он себе представлял, но это не имело значения. Он бежал.
Вскоре у Украины будет больше возможностей для оказания помощи раненым на войне вместо того, чтобы полагаться на европейские и американские медицинские центры. Unbroken, организация, занимающаяся оказанием помощи украинцам в лечении травм, полученных на войне, модернизирует старый военный госпиталь во Львове времен Советского Союза , сказал доктор Дэвид Крэнделл, медицинский директор центра ампутации в реабилитационном госпитале. в Бостоне и входит в состав технической рабочей группы Всемирной организации здравоохранения по реабилитации для Украины. В следующем месяце Unbroken планирует открыть бывшую больницу в качестве центра, ориентированного на уход за ампутированными конечностями и посттравматическим стрессом.
Спрос высок. По словам Крэнделла, в больницу Первого союза во Львове ежедневно поступает от 25 до 100 новых пациентов с травмами. По его оценкам, из-за войны стране придется принять от 5000 до 6000 новых людей с ампутированными конечностями.
«Вы можете себе представить, что Бостон видел на Бостонском марафоне каждый божий день в течение года, — сказал Крэнделл.
Эта гонка, на проведение которой Мороз вдохновился всего несколько месяцев назад с больничной койки, началась с того, что Османкина ехала в инвалидной коляске с флагом в руках, а Мороз толкал ее. Чуть дальше скользкий участок дороги заставил его заскользить, и перед вторым поворотом на курсе они поменялись местами. Османкина толкнула Мороза, приподняв ноги, чтобы пятки его повседневных протезов не цеплялись за землю. Он поднял руки вверх, призывая зрителей, выстроившихся вдоль трассы, кричать громче.
В Бостоне Мороз воспользовался инвалидной коляской для баланса во время гонки на 5 км с Османкиной. Фото… Паула Бронштейн для The New York Times Они прибыли к болельщикам. Андрей Бойко, украинец, живущий в Мелроузе, штат Массачусетс, пригороде к северу от Бостона, появился со своей семьей, чтобы поболеть со стороны. Позже Мороз сказал, что слышал, как многие люди болели за него и за Украину во время гонки, чего он не ожидал.